Сбылась мечта идиота! Мы купили автомобиль. У отца права уже были, а меня он стал обучать сам. Уже вторую неделю нет в моей жизни другой радости, кроме как вертеть на пустыре баранку. От этого я и в тетрадь стал писать реже. С другой стороны, если вдуматься, что делать с тетрадью? Отдавать Наташке, как договаривались? Да нет, какие могут быть коллективные читки? Это исключено. Я такого понаписал. Пожалуй, тетрадь я ей отдам, но при условии, что читать никто ничего не будет. Разве что она сама. Ведь здесь в основном все о нас с нею. И пусть она сама решает, что с делать с этими записями.
На личном фронте пока без перемен. Хотя я все чаще задаю себе вопрос, чего это я зациклился на Кате. Вон, сколько красивых девушек. В параллельном одни красавицы, в десятом есть достойные кадры. Наверное, вообще, лучше больше не якшаться с одноклассницами. Проблем меньше. Теперь я буду ездить на машине, а потому мои потенциальные возможности по части зафаловывания девочек будут неизмеримо выше. Пока я езжу без прав, украдкой, но для того, чтоб мотнуть в дюны, на берег моря, права не нужны. Машина не бог весть какая — четыреста седьмой "Москвич", но это все же автомобиль, а не мотоцикл или велосипед.
Странное дело, Наташка-то моя ходит с Игорем. Вот уж не ожидал. Тоже мне, кореш называется. Хотя, конечно, она ведь теперь свободна. Темп сближения, я смотрю, они взяли бодрый. Игорь тут как-то подошел ко мне и сначала долго мялся, а потом спрашивает, не продам ли я ему пачку презервативов. Продам, отчего не удружить товарищу. Завтра принесу, пообещал я, хотя мог бы отдать сразу, они были у меня в сумке. Дома я вынул пачку, положил на стол и долго смотрел на нее. Меня мучил великий искус. Я достал швейную иголку, меня так и подмывало сделать маленький прокол в центре пакетика. А потом разгладить след ногтем. То-то будет, если Наташа затяжелеет от Игорька! Я долго смотрел на пакетик и вертел в руке иголку.
Вообще я для себя выработал принцип действий на случай, если я в чем-то сомневаюсь. Способ прост. Делюсь бесплатно. Представим, меня одолевают сомнения, я не знаю, какое решение принять. Тогда я напрягаю волю и внушаю себе, что я решение уже принял и, как, например, в данном случае, презерватив проколол. Теперь я анализирую свои ощущения, но с учетом того, что дело уже якобы сделано. И я чувствую горечь, стыд. Зачем я это сделал?
Вот и прекрасно.
Теперь я знаю, что хотел поступить неправильно. И принимаю альтернативное решение. И его я, на всякий случай, прогоняю по своей схеме. Способ очень хорош, рекомендую. Главное, суметь внушить себе, что какой-то из вариантов уже реализован. Это сложнее всего. Но после некоторой тренировки все будет получаться. Дарю идею.
Только в этот раз я почему-то поступил против своей идеи. Я взял и проколол всю пачку. Да так, что кончик иголки выскочил с другой стороны. А потом, как и планировал, загладил прокол ногтем. Нет, на взгляд ничего не определишь. Но оба изделия были проколоты в самом важном месте. Это точно. Но Игорь об этом не узнает.
Не будет же он их надувать перед использованием!
А вот Наташа может узнать. На приеме у гинеколога!
Я отдал Игорю пакетик, он стал совать мне гривенник, я оттолкнул его руку.
— Бери, бери, просто так, зачем мне твои деньги. Удачи тебе.
Меня распирало от собственного великодушия.
А еще было какое-то холодное чувство мести к Наташке.
А что? Вдруг им повезет? И она не залетит. Проверка судьбы.
И еще интересно. Что случится прежде — они используют мой подарок или она прочтет мои записи? Представляю ее физиономию, если будет сначала презерватив, потом тетрадь. Ну, а если наоборот, тогда все сведем к шутке и, значит, провидение на их стороне.
Не покупайте презервативы у случайных лиц! Аксиома.
В школе затеяли ставить к Новому году пьесу. Во время генеральной репетиции я, оттарабанив свою роль, зашел за кулисы. Всюду сновала возбужденная детвора, я вышел в дальний угол сцены. У портьеры стояла немка и смотрела в щелочку. Рядом никого не было. Я неслышно подошел сзади. Близко-близко.
— Гутен так, — прошептал я.
— Здравствуй, Осипов, — ответила она, искоса взглянув на меня.
Я придвинулся еще ближе, сделав вид, что хочу тоже посмотреть на сцену. И я прижался к ней. Она не отодвинулась. Я чувствовал запах ее духов, я был выше ростом и носом почти касался ее волос. Я понимал, один неверный жест и вся идиллия разрушится. Правая рука Ларисы лежала на деревянном перильце.
— Какой у Вас красивый браслет, — прошептал я и совершил немыслимое.
Я протянул руку и тронул ее браслет, и словно электричество пробежало между нами. Я слегка погладил ее руку, от браслета вверх, к локтю. Она повернула ко мне голову и сказала:
— Брат прислал, он в Германии служит, — и улыбнулась.
— Вы сегодня такая красивая, — ладонью я все еще придерживал ее локоть.
— Спасибо за комплимент, Осипов.
— Это не комплимент.
— А что?
— Вот что, — и я коснулся губами ее щеки.
С большой натяжкой это можно было назвать поцелуем.
— Это что, с Новым годом, что ли? — она удивленно подняла брови.
— Да, с Новым годом, с Новым годом, — я ухватился за эту спасительную ложь.
— Тогда прощаю, — она погрозила мне пальчиком.
Мои пальцы по-прежнему лежали на ее руке. Я смотрел на холмики ее груди и мне мучительно хотелось положить на них свою ладонь. Осторожно так. Но я понимал, что это будет равносильно варварскому разрушению песочного замка. Сладкая боль знакомо ломила кончики пальцев. Любовь была где-то рядом. Только на этот раз она обещала быть особенно запретной, а потому невероятно греховной и сладостной.
— Душно здесь, — сказала Лариса.
— А не хотите ли на природу? — как я осмелился такое сказать?
— Конечно, хочу.
— Я завтра еду в дюны. Приглашаю Вас. Отметим начало зимних каникул.
— А с кем едешь и на чем?
— Отец купил "Москвич", так вот, на нем, — я будто не заметил это ее "с кем".
— Ты умеешь водить машину?
— Учусь.
— Тогда я буду бояться.
— Мы поедем по берегу моря. Это совсем неопасно.
— А кого ты еще берешь?
Тут я начинаю быстро соображать. Если сказать, что я буду один, то она откажется, это точно. Скажу, что нас будет двое-трое, получится, что-то вроде культпохода учительницы и ее учеников. Тогда она придет.
— Игорь будет, Толик, — я вру напропалую. Главное, чтоб она согласилась.
Вначале мне показалось, что я ослышался.
— Я беременна, — тихо повторила Света.
Теперь я подумал, что она шутит.
— Мы были у врача, я беременна, — она опустила голову.
А вот тут я почувствовал, что земля, медленно, но верно, уходит из-под ног. Что значит — "беременна"? Кто это — "мы"? Беременна от кого? От меня что ли? Это что же, я — потенциальный папаша? Или претендент на место в колонии для малолетних преступников? Но как она может быть беременна от меня? Я же даже не… Я только сверху. Чуть-чуть. Один раз. Двадцать секунд. Не больше. Не могло в нее ничего попасть. Я же дал ей полотенце. Причем здесь полотенце? Или она беременна от кого-то другого? Изменница! Нет, не может быть, она не могла ни с кем другим. Значит — я? Я — отец ребенка? Не может быть. Мысли метались быстро, а вот дар речи возвращался медленно.
— Не может быть, — первые слова, которые я произнес в своем новом качестве.
— Мы были у врача, — горько вздохнула она.
— Кто это "мы"? — еще одна фраза, которую я сумел родить.
— Мы с мамой.
Земля вторично стала уходить из-под меня.
— И что сказал врач? — слова рождались все еще с трудом.
— Он сказал, "девочка беременна, но она девственница".
— Врач был мужчина?
— Да. Еще он, едва улыбнувшись, добавил, что это "синдром Девы Марии".
— Синдром чего?
— Девы Марии.
— Что это означает?
— Я не знаю, — она тихо заплакала.
— Надо выяснить, что это за синдром. Может, это и не беременность вовсе.
Я хватался за соломинку.
— Дима, ты, может, не понял? Я беременна и синдром тут не причем.
— Света, как это могло случиться?
— Не знаю. Врач еще говорил с мамой наедине. Завтра она придет к вам.
— Кто куда придет?
— Моя мама придет к твоей. Ведь это наша общая проблема.
Теперь я держался на ногах только потому, что ухватился руками за столик, на котором сидела Света. Ее мама придет к нам? Кошмар! И что это будет? Они сразу начнут кидаться тарелками или дружно будут душить меня, похотливого совратителя? Что делать? Кто виноват? Классики, отвечайте, вы все знаете. Николай Васильевич! Длинноносый любимец мой! У тебя не было таких проблем с женщинами? Не было, как не было и самих женщин. О, счастливчик! А у меня еще женщины нет, а проблемы уже есть. О, горе мне!
— О чем же они будут говорить? — я не узнавал своего голоса.
— Я не знаю. Видимо, мне придется делать операцию.
— Какую операцию? — тревожно спросил я.
— Аборт называется, — всхлипнула Света.
Какой я дурень! Совсем вылетело из башки, что есть такая операция. Так это же чудесно! Делаем аборт! Раз-два и готово. И никаких проблем. Я слышал, что сейчас это делается быстро. И совсем неопасно.
— Мама сказала, что это довольно опасно, — Света словно читала мои мысли.
— А мне говорили, что нет.
— Мне ведь только через неделю будет шестнадцать. Не всякий врач согласится.
— Хороши будут именины, — прошептал я пересохшими от волнения губами.
— Дима! — она назвала мое имя и замолчала.
— Что, Света?
— Хочу попросить тебя. Ты не покидай меня в эти мои ужасные дни.
Она снова заплакала. Я обнял ее.
— Что ты, что ты. Конечно, я буду с тобой. Не плачь, пожалуйста.
Ее небольшое тело сотрясалось от рыданий. И мне вдруг стало ее невыносимо жаль. От этого чувства что-то острое стало поперек горла. Откуда-то издалека, из какого-то тайника души во мне зародилось и наполнило мое сердце ощущение ответственности за эту маленькую, напуганную девочку, в теле которой, я вдруг, наконец, начал понимать это, в теле которой зародилась жизнь. От меня.
От меня.
Я дышал глубоко и часто. Она почти затихла, только ее печально опущенные плечи все еще сотрясались от закончившихся рыданий. Нет, я ее не оставлю. Пусть меня сажают в колонию, пусть выгоняют из школы, но теперь мы будем вместе. Родители устроят хай, ну и пусть. Я не отступлю от своего. От чего своего? Ведь ее состояние требует какого-то разрешения. Варианта только два: либо аборт, либо ребенок. Ребенок? Какой еще ребенок? Это такой, маленький, розовый? И куда мы с ним? Нет, ребенок в моей голове не укладывался, несмотря на все благородные чувства, которые стали меня распирать.
На следующий день я не мог найти себе места. Вечер, а вместе с ним время, назначенное Светой приближались неумолимо. И я решил упредить удар и как-то подготовить маму. Я зашел в ее комнату. Она сидела в кресле и что-то штопала, мурлыча себе под нос незамысловатую мелодию. Я уселся рядом. Взял с полки книжку и стал листать ее. Строчки наползали одна на другую. Господи, а ведь у нее прекрасное настроение, а я сейчас его испорчу. Кошмар какой-то.
— Ты все уроки сделал? — спросила мама.
— Да, все. — я не знал, как начать.
Прямо так и сказать? Или обратить все в шутку. Ха, ты знаешь, ма, а Светка-то забеременела! От кого? Да от меня, представляешь? Нет, так не пойдет.
И я решил начать издалека. Я действовал, словно лазутчик, словно охотник, подбирающийся все ближе и ближе к своей жертве. Правда, в конце охоты жертвой должен был пасть я сам.
— Ма, а как вы познакомились с папкой? — какой невинный вопрос задает ребенок!
— С папой? — ее глаза расширились, она подняла брови.
— Ну да, с папой.
— Ой, я училась еще в десятом классе, а он служил у нас на погранзаставе.
Она мечтательно заулыбалась.
Так у вас, наверное, было, как у меня со Светой, чуть не заорал я. Только вы были на год старше. Теперь я переполз поближе к жертве и нанес еще удар.
— И вы сразу поженились?
— Нет, я закончила школу. И через полгода. Да, через полгода.
Ого! Похоже, вы спешили. Она не заметила, что я со своим разящим копьем стою совсем рядом.
— Ма, а тебе нравится Света? — дальше наш диалог развивался стремительно.
— Да, хорошая девочка. Аккуратная, добрая, скромная.
— Я, мама, хочу на ней жениться, — как я это произнес, не знаю.
— Вот и хорошо. Закончите школу, получите специальность, может, послужишь
в армии и поженитесь.
Мамочка, ангел мой, вытерпи мой решающий удар, а дальше мы поменяемся местами.
— Мне придется это сделать раньше.
— Зачем раньше? Нужно проверить чувства…
— Она беременна.
Мне показалось, что страшная гроза с молниями и громом пронеслась над моей головой. Но затем в комнате наступила гробовая тишина. Мать уронила на колени свое шитье и молча смотрела на меня. Пауза все длилась и длилась.
— Не может быть! — наконец произнесла она. Ха! И я в начале сказал также.
— Она беременна, и сейчас ее мама придет к нам. — колючий ежик драл мне горло.
Мать приложила руку к груди, туда, где сердце.
— Сейчас она придет?
— Да, нужно же обсудить…
— Что обсуждать? Дима, как это могло случиться? Как ты мог?
Господи, если бы я смог, было бы, может, не так обидно. Но я разве я ей это скажу? Лишь бы ей сейчас не стало плохо с сердцем. Лишь бы она успокоилась.
— Господи! А она-то сучка, сама сюда приходила, светила голым задом.
— Не говори про нее так.
— А как я должна говорить? Как?
— Мама, она не виновата, это все я…
— Ты? Ты что, ее изнасиловал?
— Нет.
— Так вот, знай на всю жизнь — сучка не схочет, кобель не вскочит.
— Мама, не обзывай ее. Мы любим друг друга.
Странно, но после этих слов мать затихла. Она опустила голову и стала нервно расправлять свое рукоделие.
— Ты весь в отца. Такой же кобель, — прошептала она совсем тихо.
А вот это было уже чудесно. Во всем виновата наследственность. Гроза уходила в сторону.
— Это произошло у нас в доме? — спросила мать.
— Да. Но ты знаешь, все не так, как ты думаешь.
— В смысле?
— Света осталась невинной. Врач сказал "синдром Девы Марии".
— Так вы нам Исусика принесете, — мать горько улыбнулась.
До меня, наконец, дошло, что это за синдром. Как я сразу не допер?
— Они хотят делать операцию, — я счел это слово более приемлемым.
— Аборт? — мать называла вещи своими именами.
— Ну да. — выдавил я из себя. Разговор переходил из эмоций в деловую часть.
Мать задумалась.
— Бедная девочка, — пошептала она. — иди в свою комнату и сиди там.
Последнее она сказала зло и сердито. Но я впервые в жизни выполнил этот ее приказ быстро и беспрекословно. Я даже был рад, что она прогнала меня. Я сел на кровать и почувствовал себя так, словно сдал какой-то ужасно тяжелый экзамен. Первый из нескольких.
Буквально через пять минут в дверь позвонили. Я сидел, словно припаянный.
Я знал, кто это пришел.
Мне было страшно. Но, с другой стороны, я был как-то странно спокоен.
Почему-то вспомнился Сергей. Да, да, тот самый, из больницы. Который
сказал, что я "неопасен для девочек". Видел бы он меня сейчас!
Ржал бы, наверное, до потери пульса.
"Неопасен для девочек!" Еще как опасен! Залезть под кровать, что ли?
Нет, не смешно.
Я прислушался.
Кажется, мать увела ее в другую комнату. Я ничего не слышал из их разговора. Время тянулось томительно. Я стал листать свою тетрадь. Какую бурную жизнь я прожил за эти полгода! Наверное, больше писать будет некогда. Отдам все Наташке, как договаривались, пусть сохранит, но никому не дает читать. А как другие прожили это время? Даже интересно. Про себя я знаю одно, Свету я не оставлю, я люблю ее, и мы будем вместе.
Что решат сейчас наши матери?
Не знаю. Я думаю, они все же мудрее нас. Нам со Светой остается только ждать их решения. Мы просто попали в беду. Они нас выручат, они должны нам помочь.
Что мы без них?
Остальные рассказы Олега Болтогаева Вы можете найти здесь.
